Кампания с неперспективными деревнями топала по стране семимильными шагами. Это означало закрытие школ. Люди уезжали куда могли уехать – в Оренбург, Среднюю Азию. "Ташкент город хлебный". Да…
В нашем районе с лица земли исчезали десятки сел, деревень и хуторов - малая родина. Люди резали скот, оставляли дома. Отправляясь в города, они раздавали или продавали все, что могли. Копейка лишней на новом месте не будет.
Коли запущен механизм борьбы с неперспективной деревней, то с государством бесполезно бодаться. По району и всей области агитаторы и лекторы убеждали народ в правильности принятых партией и правительством решений. А они были не в пользу крестьян.
Нам пытались втолковать: в период противостояния с капитализмом государству очень накладно в деревни и села проводить газ.
"Мы поддерживаем сандинистов. Мы снова восклицаем: "No pasaran!". В то время, когда идет борьба с мировым сионизмом, вы хотите газа! Когда надо помочь голодающим африканским детям, вы мечтаете о каких-то благах!", - стыдили агитаторы и лекторы.
В соседнем башкирском ауле Райманкино тамошние мужики не понимали одного: "Если газ прямо вот тут, в нашей земле, а у нас нет электричества, почему в этом виноваты евреи? Если в Африке голодают дети, почему в наш аул электричество подается три часа в день?".
Почуяв, что не будет в домах ни газа, ни даже света, люди - после ста лет отмены крепостного права - легко покидали родину. Они хотели человеческих условий для жизни. Хотя бы школу для своих детей.
Заметно поредел и наш аул. Но он совсем рядом с поселком, оттого, видимо, и выжил. До станции всего-то пять километров.
Переехал в город ветеринар дядя Мидхат. Забрал жену и четверых детей, ведь школа в ауле только начальная. Для хорошего человека работа всегда найдется, но если нет школы, чего говорить. Дядя Мидхат и его дети в аул не возвращались. Даже на каникулы.
Глупо поссорился с женой дядя Фаткулла. С зарплаты купил сыновьям-близняшкам жёлтую пластмассовую машинку, а жена его отругала. Нет бы дяде Фаткулле промолчать!.. Слово за слово - и все кончилось. Жена дяди Фаткуллы кинула пожитки в чемодан, собрала пятерых детей и умотала к маме. "У меня в ауле восьмилетка, у вас трехлетка. Дети мне дороже!", - сказала она на прощание.
Дядя Фаткулла целую неделю пил в бане, и потом отправился к детям. Ну, и к жене тоже. Его светлый дом на пригорке медленно сгорбился и опустел.
А дядя Сагит подался на Север. Взял жену, сорванца Артура и уехал, оставив маму Гульбану доживать век одной в доме у самой реки. От него в ауле только одно воспоминание - "Сагит турысы/Спуск у Сагита". Да и оно стёрлось в людской памяти. Через лет пять уже говорили просто - "Спуск". Дядя Сагит уехал, завязав в баул не только пожитки, но все, что связано с ним.
Чего не хватало? Природного газа. Школы - хотя бы начальной. Не хватало котельной. Теплого гаража для местной шоферни, чтобы мужики по утрам не мучились. Пойди, попробуй заведи машину в сорокаградусный мороз.
Сказывалась и мода на переезд в новые места. "Ташкент город хлебный". Да… Подальше от аула. Ведь если ты родился и вырос в деревне, родители все силы приложат, чтобы дети умотали отсюда и не знали прелестей крестьянского труда.
Езжай куда глаза глядят! Устраивайся там, а здесь не надо. Там намного проще. Только уматывай, не оставайся, делать здесь нечего.
Стекавшийся в города сельский люд шёл вкалывать на заводы и фабрики. Им давали общагу, они ходили на танцы. Они приезжали в аул каждые выходные. Помогали родителям, забирали продукты на неделю. Через пару-тройку лет кто-то обустраивался, получал малосемейку.
Ставшие городскими выходцы из аула получали прописку, отрабатывали положенные восемь часов на производстве и довольные топали домой. Теперь у них иная ипостась. Их жизнь удалась к тридцати. Есть квартира, работа, семья. И, главное, - тут вам не деревня!
Вчерашние ребята из аула за год становились заносчивыми и заметали происхождение. Их дети ходили в музыкальные школы на сольфеджио и на разные кружки.
К ним ездили в гости близкие родственники — завидовать.
- Оставь, деревенские помоют, - услышал я на кухне у знакомых. Еще пару лет назад горбатившийся на ферме скотник переехал в Оренбург и превратился в городского. - Оставь, говорю. Скажи родне. Они вымоют, ты не лезь, просто покажи им.
Гору посуды помыли приехавшие из аула родственники. Они удивлялись комфорту, особенно горячей воде. Ее не нужно таскать из Сакмары на коромыслах. Включил кран в квартире – и все дела. А если что-то сломается, в любое время можно вызвать дежурного сантехника.
После работы вчерашний чабан ходит на сеансы американских фильмов в большой кинотеатр со стереосистемой. Ему выдают билет и говорят: "Пожалуйста". Он проходит в кинозал и заказывает мороженое. "Ваш пломбир. Пожалуйста".
А тот важно занимает большое мягкое кресло в кинотеатре и смотрит на большой экран. Сюжет и фабулу фильма он не понимает, да и незачем ему все это. Он ест мороженое. Его согревает то, что в его маленькой комнатушке есть газ. Он природный. Жги, сколько влезет. Теплые батареи. Опять же – рядом школа.
А ещё ему можно выйти на балкон и глянуть со второго этажа на улицу. Можно даже плюнуть с высоты на проходящих людей или окатить их водой. Ну, просто так, без причины. Можно же? Можно.
Вот и мы за лучшей долей переехали в поселок, и школа тому была главной причиной. Пару лет скитались по съемным домам. Жили вчетвером в тесной квартире. Ее дали маме на работе - двенадцать квадратных метров. Вроде квартира, да тут тоже нет газа, а печку топим дровами. Вроде поселок, а всего одна уборная на двадцать с лишним квартир и то на улице.
Решили вернуться. Купили дом с большим двором. Сказали, на этом месте стояла мечеть, но в советское время ее снесли.
Школа в двух шагах от бабушки Махикамал. И потом, между уроками, я захаживал к ней поесть беляши, пироги, попить чай, послушать долгие-долгие рассказы бабушки Махикамал.
Из всех внуков она больше всего любила меня. А я был ее единственным внуком по мужской линии, ведь мой папа - ее единственный сын. Мужа своего, Абдулу, бабушка Махикамал потеряла осенью 1941-го.
На него пришла похоронка – "Пропал без вести". Это означало, что бабушка Махикамал не будет получать денег от государства. Если бы "Пал смертью храбрых" или "Ваш муж погиб там-то и там-то", другое дело. Государство откупалось бездушным "Пропал без вести" от миллионов своих граждан.
Лет десять назад в школе работали две учительницы и было много учеников – человек тридцать-сорок. Начальная школа делилась на три небольших помещения: каждый класс занимал по комнате. А ныне хватало и одной. Три класса начальной школы. В каждом по три-четыре человека. Два ряда парт. Две доски. Двенадцать человек. Вот и вся школа.
Однажды нашу степь, а заодно и аул накрыла мощная буря. В такое время лучше сидеть дома или спать. Но в то утро мама разбудила и долго решала – идти мне или не идти.
- Мама, я пойду, я второклассник. Я сам дойду, не провожай, - сказал я, взял ранец и вышел со двора.
Буря была такая дюжая, что сбивала с ног, и я пару раз упал, подгоняемый ветром, но упорно поднимался и шел вдоль забора дедушки Абдуллы. Дошел до электрического столба. Летом я прочитал "Капитанскую дочку" Пушкина и про себя повторял: "Как все верно написано про бурю-то!".
Надо перевести дух и успеть пробежать до следующего столба. Там тоже забор, но он меня не прикроет – он с подветренной стороны. Еще метров двадцать мимо дома тети Танзили. Дошел до следующего столба. Вновь перевел дух. Теперь только прямо. Впереди еще два столба, но это и самое сложное: дорога открыта, ветер снесет меня - как раз в спину дует.
Я набрался смелости и побежал. Первый столб я пропустил – шквалистый ветер гнал меня вперед как пушинку, как перекати поле. У второго, у самого дома дяди Юсупа, я смог ухватиться столб обеими руками, остановился и отдышался. Дальше куда легче! Впереди дом бабушки Махикамал. Там хоть и обычный штакетник, зато бабушкин дом меня прикроет от ветра. Возле дома трансформатор и еще четыре столба. Они и помогут мне.
Спустя четверть часа я был в школе, перемахнув занесенный снегом забор. В школе меня ждала учительница. В тот день, кроме меня и ее, никто не пришел.
Учительница – добрая женщина. Слегка наивная, и все-таки добрая. Она рассказывала, как летом топала домой из поселка. У старого моста обернулась и увидела мужа, дядю Хайбуллу. Тот ехал на "газоне". Наша учительница поставила сумки на землю, ждала, когда же муж тормознет возле нее. Она подняла обе руки:
- Стой, Хайбулла, я твоя жена!.. Стой!
Но он не тормознул. Он лихо проехал мимо. И даже, вроде, посигналил.
Когда учительница с тяжелыми сумками пришла домой, муж строго спросил ее:
- Ты где шляешься-то? Я на обед приехал. Суп холодный, хлеб несвежий.
- Так ты ж проехал мимо! Вот там, у старого моста.
- Эх, ну что же ты за барыня такая, чтобы смотреть на твою сторону?! - отвечал дядя Хайбулла.
Однажды она зашла к нам студеной зимой и открыла для себя удивительное:
- Вот чудеса!. Я натопила баню. Жаркую такую! Войти нельзя. Но вот что я поняла: если в бане в этот момент настежь открыть двери, то, оказывается, через полчаса она остывает! Какой бы жаркой баня не была.
И хохотала с нами над своей простотой.
С наступлением весны мы почти забывали про уроки. Приходили в школу, но это так быстро надоедало, что мы поднимались на гору, собирали первые цветы:
- Апайга! (Тете учительнице).
Или ехали на велосипедах в лес за ландышами. Их в одном месте под черемухой всегда много:
- Апайга!
Осенью тоже мчались - в лес за огромными ярко-красными кленовыми листьями:
- Апайга!
Ставили в трехлитровую банку подснежники, ландыши, ветку черемухи, ярко красные кленовые листья на стол учительницы - Марии Газизовны. Так на русский лад. Звали же ее Магфура. Добрая, наивная. Никогда не кричала на учеников, терпеливо объясняла тему, прописывала каждый урок.
Только один раз очень сильно вспылила. Один-единственный раз.
Ученица опоздала на два урока. Мария Газизовна поставила в журнале отметку, что одна из девочек болеет и тут открылась дверь. Зашла опоздавшая:
- Доброе утро...
Мария Газизовна спросила:
- Не могла позже прийти?
- Не могла, - ученица смотрела в пол. С ее валенок стекала вода.
- Что случилось? Родители дома?
Ученица молча стояла у порога.
- Дверь закрой, - крикнула Мария Газизовна. - Выкладывай, почему опоздала? Почему валенки не отряхнула? Веник на крыльце для кого? Для таких бестолочей, как ты.
Ученица молчала.
- Ну и что скажешь? Что ты скажешь? – Мария Газизовна покрылась краской.
Ученица молчала. Потом поставила портфель на пол.
Все три класса смотрели на нее. Все одиннадцать человек.
- Я опоздала...
- Мы знаем, что ты опоздала, - Мария Газизовна требовала объяснений. - Что случилось, ты можешь объяснить?
И вот тут ученица выпрямилась. Глаза ее горели. На щеках выступил румянец. Руки перестали дрожать.
- Опоздала в школу не из-за того, что проспала! - начала она с достоинством. - Проснулась я в семь. Родители отправились в посёлок еще раньше. Меня не разбудили. Брат на автобусе уехал в школу в Васильевку. Нужно посмотреть за печкой, горит она или нет. Дрова прогорели.
Я оделась и пошла в дровяной сарай. Почистила снег, с вечера еще припорошило. Услышала, как блеют овцы и козы. Папа говорил – за ними надо присмотреть. Зашла в сарай, а там коза за ночь принесла двух козлят. Перевела в загон, а то ведь малышню могли затоптать. Дала козе сена. Я и так испугалась, когда наш старый козел стоял и топал ногой.
- А после этого не могла прийти в школу? - Мария Газизовна сменила тон. Ей уже не было интересно, почему опоздала ученица - ее интересовала как там козлята. Выжили? Их не затоптали безмозглые бараны?
- А ещё папа говорил, что надо глянуть на нашу старую корову. Она должна принести теленка. Вымя уже давно набухшее. Не знаем вот, справится Зойка или нет. Ее уже надо на мясо пустить. Старая совсем.
- Ну, дальше-то что? Что ты там возилась?
- Принесла дрова, затопила печь, - ученица говорила чистую правду. - Только вот печка долго не растапливалась.
- Надо было берёзовой корой, - как можно мягче ответила Мария Газизовна.
- Березовая кора в дровянике, наверху, не достала. Растопила газетой.
- Заслонку открыла хоть? – спрашивала Мария Газизовна уже как мама, заботливо и проникновенно.
- Да, пододвинула стул и открыла заслонку.
- Ну, а дальше?
- Хотела приготовить на завтрак яичницу, но газ закончился. Это от мороза он застывает, я знаю. Снова оделась, вышла во двор. Как учил папа, надела варежку и потрясла баллон. На чай и яичницу газа хватило.
- А чего не позвала тётушек? – удивилась беспечности родни Мария Газизовна.
- У них своих дел по горло. Их коровы должны отелиться, - простодушно ответила ученица.
- А где бабушка? Она же по соседству живёт!
- Бабушка старая. И дом ее старый. Как наша корова Зойка. А я взрослая и дом наш почти что новый, - в голосе ученицы промелькнула гордость за свой дом.
- "Новый"... Я не знаю, что мне с вами делать, - Мария Газизовна развела руками. - Вроде взрослые люди... Все должны успевать. Все должны делать сами. Ну, взрослые же!..
Мы не поняли, кого она имела в виду - ученицу или ее родителей.
- Там в чулане ещё крыса попалась на капкан, - продолжала оправдываться ученица. - Она так зло визжала, что я и не знала, куда мне деться. Я ее кочергой ударила. Она и издохла. От страха! А кот убежал, струсил.
Тут вся школа прыснула. Все три класса. Все одиннадцать учеников.
Удивительна смекалка деревенской детворы. Она умеет выкручиваться из любых ситуаций. Как-то раз девочка Назифа пришла за справкой в медпункт, где фельдшером работала русская женщина. Слова "живот" и "три" на татарском звучат одинаково - "уч".
Назифа пожаловалась: "У меня три болит!". "Что у тебя болит?!" - рассмеялась фельдшер. "Три болит! Три! Вот тут болит три!" - ответила Назифа, тыкая себе в живот. Фельдшер поняла, что она имеет в виду и выдала ей справку.
- А ну тихо! - Мария Газизовна, услышав про мертвую крысу и трусливого, наутек сбежавшего кота ученицы, уже смеялась, как умела только она: закрыла глаза и водила плечами. - Кота надо заводить умного, а не увальня, как у вас.
- Так ведь он старый, как корова Зойка и бабушкин дом! – вступилась за кота ученица.
- Иди, садись, - махнула рукой Мария Газизовна, - Я уже отметила, что ты не пришла. Ну, ладно-ладно, садись, проходи.
Ученица подняла портфель.
- Ты что, не умывалась? – спросила Мария Газизовна.
- Умывалась. И зубы чистила.
- А почему рот не вытерла? – учительница чувствовала себя виноватой.
- Я торопилась в школу, - виноватой чувствовала и ученица.
Девочке, на плечи которой выпали все утренние заботы взрослого человека, достала из кармана платок, вытерла рот, прошла в класс и села за парту. Она открыла учебник, тетрадь и прилежно сложила руки.
Как настоящая хозяйка девочка в своем доме и в своем дворе сделала все, что было нужно сделать в то холодное, зимнее утро. Она принесла дрова, разожгла печь, присмотрела за скотиной, убила крысу, приготовила себе завтрак, почистила от снега двор. И ни к кому не обратилась за подмогой. Она всё сделала сама.
А что умели делать вы, когда вам было всего семь лет?
Радик АМИРОВ
Фото: архив автора
Амиров Радик Басырович родился 13 января 1970 года в деревне Татарский Саракташ, Саракташского района Оренбургской области. Окончил факультет журналистики МГУ им. М.В. Ломоносова.
Работал в газетах "Московские новости", "Российская газета", руководителем пресс-службы Совета муфтиев России, руководитель отдела национальных проектов МИА "Россия сегодня", ныне - советник руководителя Федерального агентства по делам национальностей Автор изданий: "Ислам и политика", "Лехаим, татары!", "Жизнь в электричках".
Соавтор учебников для средних школ России - "Основы духовно-нравственной культуры народов России", "Основы религиозных культур и светской этики".
Награждён общественными и государственными наградами.
В настоящее время в Оренбурге готовится выход в свет книги под рабочим названием "Деревенщина". Книгу автор планирует перевести на языки народов России, а также турецкий и арабский.
"Русское поле"
"Русское поле" - информационный портал
Публикация материалов сайта допускается только при указании источника и активной гиперссылки