Нам не дано предугадать, как наше слово отзовётся. Вот этой строкой стихотворения Тютчева можно было бы кратко описать музыкально-драматическую композицию "Если завтра будет солнце" по творчеству поэтов Серебряного века, которую Вадим Граковский и я, Александр Лакман, представили на днях зрителям Русского дома в Берлине.
В том смысле, что мы не ожидали, что публика будет так живо реагировать на текст – все шутки были услышаны, весь юмор вернулся исполнителям и смехом, и аплодисментами. Ну, а теперь всё по порядку.
Помню, 2012 год был в Петербурге урожайным на юбилеи. Среди которых и «проходное» 140-летие со дня рождения великолепного русского поэта Михаила Кузмина. О Кузмине написано много, и при жизни, и после, и в восторженных тонах (М. Цветаева), и с жесточайшей ненавистью (А. Ахматова).
В царской России он был известен наравне с Блоком. Его довольно много переводили на немецкий и читали в Германии. По правде сказать, 140-летие не было поводом для спектакля о нём, который мы создали в Петербурге (реж. Алла Масловская). Поводом послужил совсем небольшой юбилей, не столь значимый в сравнении с другими. Но именно он стал своеобразным ключиком, открывшим дверь в жизнь удивительного человека, напрочь, как часто бывает, забытого своим отечеством. Речь о Вальтере Нувеле.
"Вальтер Нувель?" – Спросит читатель. Вальтер Нувель, тот самый, которого прекрасно помнят на Западе, первый биограф Сергея Дягилева, прошедший с ним путь "Русских сезонов" от их зарождения до кончины Дягилева, одного из самых противоречивых импресарио всех времён и народов, умершего нищим в Венеции и похороненного на деньги Коко Шанель.
Нувель был правой рукой блистательного Дягилева и в период их сотрудничества в журнале «Мир искусства» в Санкт-Петербурге. Круг общения обоих – цвет художественной жизни столицы. Круг общения в Париже тоже не плох: Эрик Сати, Коко Шанель, Пабло Пикассо, Мися Серт – список можно продолжить и другими «звонкими» именами. Так уж получается, русские всегда умели ошеломить и привлечь делами и интеллектом.
 |
 |
Итак, Нувель. Помимо всех прочих дел, которыми занимался, он сочинял ещё и музыку, любительскую и изящную. Преимущественно на стихи своего хорошего друга Кузмина. Эти песенки звучали в богемных салонах Северной столицы. Потом была революция, и Северная Пальмира запела другие песни… И вот, в 2001 году ко мне попадает удивительный материал: работник архива Фонтанного дома показывает мне рукописные оригиналы песен Нувеля на стихи Михаила Кузмина – вокальный цикл «Ракеты». Целая эпоха уже не существующего Петербурга зазвучала у меня на глазах. Прошло порядка десяти лет, совпали все условия (интерес, режиссёр, актёры, художники), и появился спектакль по этим песням, в юбилейный для «Ракет» год – 105 лет с момента сочинения.
Юбилей был всего лишь поводом, главное, хотелось рассказать о нестандартной личности Нувеля, словами самого Нувеля, но через его дружбу с Михаилом Кузминым и через призму той, «серебряной» эпохи. Проект получился сложным. Декорации заказывались в мастерских БДТ, были созданы куклы для теневого театра, «добыты» голоса поэтов начала 20 века, выпущен диск с песнями… Всё за свой счёт. Проявил ли интерес Комитет по культуре СПб или хотя бы Фонтанный дом к постановке? Пусть этот вопрос останется риторическим.
Сценарий спектакля не так сложен, но мистичен, по-петербургски. В дальнейшем он был переработан для показа в более простых условиях, не требующих сложного технического оснащения. Слегка поменялись действующие лица. Неизменным остался главный герой – Нувель. Вернее, его призрак.
Он приходит в архив одного музея, который некогда был квартирой, где встречалась дореволюционная богема. И застаёт там… искусствоведа. Тот «шерстит» архив в поисках материала для новой диссертации или очередного гранта. Оба несколько удивлены. Однако Нувелю есть что рассказать Искусствоведу. И последний недовольно выслушивает «болтовню» призрака об искусстве ради чувств, а не ради диссертации. Да ещё слушает песенки автора, то есть, самого призрака. В конце концов, окончательно сбитый с толку, остаётся в архиве один, потому что призраку с ним не интересно; спев последнюю песенку, он исчезает. Вот такой спектакль.
Когда в клубе «Диалог» в Русском доме мне предложили показать эту композицию, я был слегка озадачен. В сценарии довольно много реалий петербургской жизни сегодняшнего дня: звучат имена и деятелей культуры, и политиков, и рок-звёзд, и даже названия метро. И тем не менее, публика приняла постановку, отвечая на каждый сатирический или иронический пассаж. В Петербурге зрители «раскачивались» дольше.
Отмечу и другой феномен: многие образованные петербуржцы спрашивали у меня, кто такой Кузмин; в Берлине ко мне подходили люди после выступления и высказывались о творчестве Кузмина, и покупали диски. И благодарили и за стихи, и за музыку. Но тут уж заслуга не моя. Но мне очень приятно, что хоть каким-то образом удаётся приблизить одну из интереснейших личностей русской культуры к современному человеку через искусство, которое этой личностью создавалось – иногда играючи, иногда словно понарошку – и тем вернее попадая в цель. А цель это эмоции зрителя.
И как сто лет назад в богемных салонах Петербурга звучали смех, музыка и невыносимая лёгкость бытия, так и в эти майские дни в Берлине получилось «озвучить» картинки былого, и люди смеялись, и аплодировали...
Александр Лакман
Фото: Елена Ямов
***
