"В соответствии с моим мышлением и мироощущением я больше русский, чем немец." (Александр Шморель)
К 70-летию со дня казни одного из основателей мюнхенской студенческой антинацистской организации «Белая роза», Александра Шмореля (1917-1943)
Однажды, накануне православного Рождества, в расположенную в художественном центре Мюнхена Зайдл-виллу, ко мне, на приемные часы, заглянул многолетний друг нашего общества доктор медицины Эрих Гугович Шморель.
Несколько лет до этого, в своем заявлении о вступлении в общество "МИР", он и написал: "Я совершенно уверен, что мой брат, Александр Шморель, от души поддержал бы идею госпожи Лукиной – построение моста между русской и немецкой культурой. Он и сам – сын русской матери - чувствовал себя посредником между немцами и русскими".
Это было для меня уже тогда, 15 лет назад, большим
комплиментом, ведь речь шла о члене легендарной группы сопротивления немецкому нацизму "Белая роза".
Надо ли говорить с каким уважением и сердечным теплом я относилась к этому скромному, доброму, высочайшей культуры человеку - брату героя. И поэтому каждый его приход был для меня, да и для большинства МИРовцев, чем-то особенным. Так вот, в тот знаменательный день, он очень торжественно вручил мне маленькую коробочку, со словами: "Мы решили с женой, что это должно достаться Вам."
Та значительность, с какой д-р Шморель произнес эти слова, показывала мне, что в этой коробочке должно находиться что-то очень важное и дорогое для семьи Шморелей. И действительно, это было так называемое "шаривари", старинное баварское украшение, состоявшее из серебряных монет середины 19 века - российских монет!
Такое украшение носят преимущественно мужчины, как статус-символ, дополняющий их национальный костюм. Этой драгоценной для семьи Шморелей вещи было около 150 лет, она передавалась от отца к сыну.
Почему д-р Шморель выбрал именно меня, имея собственного сына и двух дочерей - я могу только догадываться. Во-первых, это украшение хоть и баварское национальное, но оно имеет русские корни. А во-вторых, оно принадлежало Александру, а так как у него своего потомства не было, д-р Шморель и решил передать его мне, как продолжателю дела своего брата - "посредника между немцами и русскими".
В начале июля 2005 года д-р Шморель посетил последний раз наши приемные часы в Зайдл-вилле. Он извинился, что так долго не давал о себе знать. Болел. Теперь ему немного лучше.
13 июля, в день годовщины казни Александра, он обещал за мной заехать, чтобы вместе посетить его могилу на кладбище "Перлахер форст". Он не заехал. Не позвонил. Спустя неделю я получила извещение от его супруги Герты Шморель, что он скончался 15 июля. Еще через некоторое время я получила приглашение на торжественную панихиду, проходящую в одном из католических соборов Мюнхена. В приглашении было написано, что семья Шморелей просит не приносить цветов на панихиду, а вместо этого, внести пожертвование в фонд общества "МИР", членом которого был усопший.
Подаренное мне д-ром Шморелем шаривари я хранила у себя до 5 февраля 2012 года, то есть до того дня, когда его брата, героя сопротивления Александра Шмореля русская православная церковь за рубежом канонизировала.
Вечером этого дня, после торжественного мероприятия, устроенного по этому случаю нашим Обществом в крупнейшем культурном центре Баварии "Гастайг", на котором присутствовали духовенство и общественность, я, в присутствии оренбургского историка Игоря Храмова и московского филолога Тамары Урьяновой-Илюшиной, передала эту, теперь, наверное, уже святыню протоиерею Николаю Артемову, ключарю мюнхенского кафедрального собора Святых Новомучеников и Исповедников Российских и Святителя Николая.
Я думаю, что д-р Шморель согласился бы со мной, что теперь, когда его брат перешел в сан святых, все, что с ним связано, должно принадлежать не какому-то избранному лицу, а всем верующим православным, и нести им благодать.
А у меня теперь, на письменном столе, рядом с иконой Николая Чудотворца, расположилась маленькая икона святого новомученика Александра Мюнхенского
Татьяна Лукина, г. Мюнхен, 1 июля 2013 года
13 июля 2013 г. исполнится 70 лет со дня казни одного из основателей мюнхенского студенческого антинацистского сопротивления "Белая роза" Александра Шмореля.
Немцы, для которых "Белая роза" стала легендарной, не знают, или стараются не заострять внимания на том факте, что Александр был и по крови, а особенно по душе своей - русский. И это где-то можно понять: одна единственная молодёжная организация сопротивления нацизму, да и та создана при участии русских.
Поэтому его имя часто остаётся в тени, даже в многочисленных фильмах о "Белой розе" Александр Шморель - один из главных организаторов, можно сказать "душа Белой розы", проходит эпизодом.
Но это у немцев, а что происходит у русских? Большинство русских, особенно в России, о нём вообще ничего не знают.
А ведь Александр Шморель не только создал вместе с Гансом Шолем эту организацию, не только дал ей такое романтическое имя "Белая роза" - символ чистоты и любви, но и привил своим друзьям чувство любви и уважения к России, и к её культуре. Они даже всерьёз занимались изучением русского языка, чтобы читать великих русских писателей в подлиннике.
В Мюнхене одна из площадей носит имя Александра Шмореля, в мюнхенском Университете создан музей «Белой розы», где один из стендов посвящен Александру. Много лет назад советский режиссёр Савва Кулиш снял о нём фильм. Оренбургский историк Игорь Храмов написал о Шмореле две книги: "Русская душа "Белой розы" и "Александр Шморель. Протоколы допросов в Гестапо, февраль-март 1943".
Зарубежная русская православная церковь в феврале 2012 года, после долгого процесса, канонизировала Александра Шмореля, причислив его к лику святых, как новомученика Александра Мюнхенского.
Поэтому накануне 70-летия со дня казни Александра Шмореля, я считаю своим долгом, рассказать русскоязычному читателю трагическую историю мюнхенской "Белой розы», и её "русской души".
АЛЕКСАНДР ШМОРЕЛЬ
Александр Шморель родился в семье врача, в 1917 году в Оренбурге.
Его отец, Гуго Шморель, был немцем (его предки приехали в Россию в середине 19-го века из Восточной Пруссии, мать - русская. Когда Шурику - так звали его в семье - исполнилось два года, мать его, Наталья Петровна Введенская, умерла от тифа, и воспитание мальчика было поручено нянюшке Феодосии Константиновне Лапшиной, которая, по семейному преданию, была прямым потомком Стеньки Разина.
Через два года после смерти жены, отец Шурика женился во второй раз, теперь уже на немке, Елизавете Хофман, работавшей старшей сестрой милосердия в лазарете, где он служил. Когда Елизавете оставалось всего несколько недель до родов, с большими трудностями и приключениями - шла гражданская война - молодая семья перебралась в Германию, в Мюнхен, где жили её родственники. Александра молодожёны забрали с собой, вместе с его русской няней, которой пришлось подделать документы и выдать её - ни слова не говорившей по-немецки, за немку.
Через несколько дней по приезду в Мюнхен, у Александра родился брат Эрих (1921-2006), и сестра Натали, которой уже за 80. Она, как и её старший брат Эрих при жизни, является членом общества "МИР".
И хотя в семье Шморелей русскими были только няня и Шурик, да и то Шурик только наполовину, в доме царил поистине русский дух: на обед подавали пельмени и блинчики, чай пили только из самовара, сахар вприкуску и лакомились десятками сортов варенья, заготовленного заботливой няней.
Домашний язык был - русский, у детей были воспитатели, которые им преподавали русский язык и литературу. "Война и мир" Толстого и "Евгений Онегин" Пушкина были настольными книгами немецкой семьи Шморелей, но любимым писателем Александра был Фёдор Достоевский, роман "Братья Карамазовы", он перечитывал множество раз.
В кругу общения Шморелей преобладали священнослужители, люди культуры и искусства и медики. Одним из ближайших друзей отца Шмореля был отец Бориса Пастернака, художник Леонид Пастернак, приходивший в гости вместе со своей женой, известной пианисткой Розалией Кауфман, и детьми Жозефиной и Лидией Пастернак - сёстрами поэта. Карандашный портрет Бетховена работы Леонида Пастернака, с посвящением отцу Александра, Гуго Шморелю, висит и сегодня над роялем в гостиной семьи Эриха Шмореля. Музыка и живопись всегда играли большую роль в семье Шморелей, и не случайно из Александра получился прекрасный пианист и многообещающий скульптор. В семье Шморелей хранится великолепный бюст Бетховена, выполненный Александром во время его занятий в художественной студии по рисунку Леонида Пастернака.
Хотя отец был протестантом, а мачеха - католичкой, Шурика воспитывали в православии. И в этом играла не последнюю роль его няня, которая растила не только своего любимца - "Шурёночку", но и его младшего брата Эриха и сестру Наташу на русских сказках и балладах, и на русских народных песнях, которыми она любила убаюкивать своих немецких питомцев.
Именно она, эта простая полуграмотная русска
я женщина, была проводником между будущем героем немецкого сопротивления и его первой Родиной.
После занятий в одной из частных школ Александр в 13 лет поступает в гимназию, где знакомится с Кристофом Пробстом, ставшим его ближайшем другом и единомышленником на всю оставшуюся жизнь, а оставалось им жить всего 12 лет: Пробст, также участник сопротивления "Белая роза", будет казнён нацистами в феврале 1943 года вместе с Гансом Шолем и его сестрой Софией.
В 1937 году Александр получает аттестат зрелости, и чтобы избежать призыва в армию, записывается добровольцем отбывать трудовую повинность.
Вот строчки из его писем, адресованных сестре Кристофа Пробста - Ангелике:
"...У нас здесь вскрывают письма... Было бы неприятно, если бы они узнали моё мнение о них. Оно как раз не слишком лестное. И потом, они ведь знают, что я родился в России... У нашего высшего командования - у всех - на лице скорее гримаса диких зверей, а уж никак не человеческое выражение...
Я тут недавно включил радио, вдруг начали исполнять Шопена, такую потрясающе необузданную и страстную вещь. Во мне все негодование и злость вновь поднялись против этого несвободного существования... Но и здесь меня не покидает надежда на счастливое будущее. У меня постоянно перед глазами цель - свободная жизнь, и я лишь смеюсь над этими людьми, окружающими меня. Пойми, если бы не отец, то меня давно уже не было в Германии...
Никакая страна не сможет мне заменить Россию, будь она столь же красива! Никакой человек не будет мне милее русского человека!..."
Это тоска 20-летнего Шуры, покинувшего Россию четырёхлетнем ребёнком. 
В ноябре 1937 года Александра призывают на полтора года в армию, в батальон конной артиллерии. В марте 1938 он попадает в Австрию и становится свидетелем её "воссоединения" с Германией. Ещё через полгода он становится свидетелем присоединения Судетов и жестоких расправ над протестующим чешским населением.
Последние шесть месяцев службы он посещает школу санитаров и весной 1939 увольняется в запас.
Возвратившись в Мюнхен, Александр поступает на медицинское отделение университета. Но уже со второго курса его снова призывают в армию. В составе санитарной роты он сперва попадает во Францию, но через несколько месяцев ему снова удаётся получить увольнение для продолжения медицинского образования. В это время он сближается с Гансом Шолем, также студентом медицинского отделения.
Пасху 1941 года Александр проводит в кругу своей семьи. Он часто посещает русскую церковь, встречается с соотечественниками - беженцами Гражданской войны. Два десятилетия скитаются они по белу свету, так и не найдя себе пристанища.
"Где Божья справедливость? - пишет он Ангелике. Где она? По дороге к церкви в пасхальное воскресенье - простой народ, а обыватели уже перед обедом стояли в очередях перед кинотеатром. Вонючий сброд! Почему у этих созданий есть работа, хлеб, кров, родина? И почему всего этого нет у тех, кого я видел сегодня в церкви?.. Это же все люди, потерявшие Родину, дабы спастись от несвободы... Они молятся уже 22 года. Даже сейчас, когда их уже во второй раз гонят, они всё равно верят, они всё опять идут в церковь и молятся, и надеются... Разве вера - не высшее благо?.. Не это ли самое ценное? Не опустятся ли за это все остальные прегрешения?.."
Охваченные любовью Александра к России, Кристоф и Ангелика Пробст начинают учить русский язык.
Это приводит Алекса, как зовут его друзья, в восторг и он продолжает в письмах рассказывать своим друзьям о России.
"Я люблю в России вечные степи и простор, леса и горы, над которыми не властен человек. Люблю русских, всё русское, чего никогда не отнять, без чего человек не является таковым. Их сердце и душа, которые невозможно понять умом, а можно только угадать и почувствовать, которые являются их богатством - богатством, которое никогда не удастся отнять. И даже если нам не представиться возможность взглянуть в глаза этим людям, то они улыбаются нам со страниц романов и рассказов Гоголя, Тургенева, Чехова, Толстого, Лермонтова, Достоевского..."
Нападение Германии на Советский Союз Александр глубоко переживал, и хотя он с детства был противником большевизма, мысль, что его Родину топчут «безжалостные сапоги безмозглых солдафонов» причиняла ему боль, которую он не пытался скрыть, и которую разделяли его друзья.
"...Из-за сегодняшней войны я попал в довольно сложное положение, - говорил он два года спустя на допросах в гестапо. - Как можно уничтожить большевизм и предотвратить при этом завоевание российских земель? ... Я вновь хочу подчеркнуть, что в соответствии с моим мышлением и мироощущением я больше русский, чем немец..."
Зимой 1942 года Ганс Шоль знакомит Александра с художником Манфредом Эйкемайером, который рассказывает им о еврейских гетто, об их систематическом истреблении. Друзья всё больше и больше приходили к выводу, что страной правят психопаты, которые приведут её, а может быть и весь мир, к неминуемой гибели. Тогда-то у них и зарождается идея создать организацию по борьбе с существующим режимом. Их цель - довести до сознания населения ничего не сведущего преступления Третьего Рейха против человечества.
В одной из первых листовок, написанной Александром были слова: "Нет, не о еврейском вопросе хотели мы написать в этом листке, не сочинить речь в защиту евреев - нет, только в качестве примера мы хотели привести тот факт, что с момента завоевания Польши триста тысяч евреев в этой стране были убиты самым зверским способом. В этом мы усматриваем ужасающее преступление над достоинством людей, преступление, которому не было равных во всей истории человечества".
Распространение первых листовок совпало с массовыми бомбардировками немецких городов союзными войсками. Листовки с текстом: "Мы не молчим, мы - ваша нечистая совесть. "Белая роза" не даст вам покоя!" стали появляться не только в Баварии, но доходили уже до Ульма, Штутгарта, Регенсбурга, Зальцбурга и Вены. Друзья трудились в поте лица, но долго держать в тайне их деятельность от близких им не удалось. Вначале узнаёт о листовках сестра Ганса София - и тут же принимается им помогать.
Россия
23 июля 1942 друзей неожиданно откомандировывают на Восточный фронт. Александр Шморель, Ганс Шоль и Вили Граф - также будущий участник сопротивления - попадают во 2-ую студенческую роту.
"Я вновь увижу Россию! Мы будем работать в полевых лазаретах - пока ещё неизвестно, как долго. Я думаю, что к зимнему семестру мы всё-таки вернёмся в Мюнхен".
Через три дня друзья оказались в Варшаве. Увиденное потрясло их. "Отовсюду на нас смотрит беда. Мы отводим глаза", - пометил Вили Граф в своём дневнике.
"Пребывание в Варшаве сделает меня больным, - писал домой Ганс Шоль, - слава Богу, завтра едем дальше! ... На тротуаре лежат умирающие от голода дети и просят хлеба, а с противоположной улицы доносится раздражённый джаз."
30 июля 1942 года их поезд пересёк границу России. В первых днях августа они были уже в Вязьме. Друзья попали в 252 дивизию. После распределения они отправились в Гжатск. Работы для студентов санитарной роты почти не было и они проводили всё время, бродя по окрестностям, заводя знакомства с местным населением. Побывав в одном из крестьянских домов, Ганс писал домой "Там мы выпили несколько стаканов водки и пели русские песни, как будто вокруг царили мир и покой."
"Я часто и подолгу разговариваю с русским населением - с простым народом и интеллигенцией, особенно с врачами, - писал в своих письмах домой Александр. - У меня сложилось самое хорошее впечатление. Если сравнить современное русское население с современным немецким или французским, то можно прейти к поразительному выводу: насколько оно моложе, свежее и приятнее!"
"Русские - поразительные люди, - отмечал в своём дневнике Шоль, наблюдая за молящимися в православной церкви, - ...бородатые мужики, с добрыми лицами женщины, ...то и дело кланяются, осеняя себя Андреевским крестным знамением. Некоторые склоняют голову до земли и целуют пол. ...Сердца всех верующих бьются в такт, почти физически ощущается движение душ, которые выплёскиваются, открываются после этого чудовищного молчания, которые, наконец, нашли дорогу домой, на свою настоящую родину. От радости мне хочется плакать, потому что и в моём сердце оковы падают одна за другой. Я хочу любить и смеяться, потому что вижу, как над этими сломанными людьми всё ещё парит ангел, который намного сильнее чем сила пустоты".
"Россия во всех отношениях безгранична, как безгранична и любовь её народа к Родине, - писал Шоль от лица всех друзей в письме их любимому учителю - профессору Хуберу, который по их возвращению будет принимать активное участие в "Белой розе", и так же, как они, будет схвачен и казнён. - Война шагает по стране, как грозовой дождь...
Я вместе с тремя хорошими друзьями, которых Вы знаете, всё в той же роте. Особенно я дорожу моим русским другом. Очень стараюсь тоже выучить русский язык".
Те же настроения овладевают и Вили Графом, которому так же предстоит в скором времени смерть на эшафоте: "Хорошо, что я могу оставаться здесь с хорошими знакомыми из Мюнхена, - пишет он из Ржевска подруге. - Один из нас, тоже медик, отлично владеет русским, потому что родился здесь и во время революции вынужден был вместе с родителями покинуть страну. Потом он практически стал немцем. И вот он впервые вновь увидел эту страну, и мне открывается многое, что ранее оставалось неизвестным или, по крайней мере, непонятным.
Он часто рассказывает нам о русской литературе, да и с людьми устанавливается совсем другой контакт, чем когда не можешь объясниться. Мы частенько поём с крестьянами или слушаем, как они поют и играют. Так немного забываешь всё то печальное, с которым так часто приходится встречаться."
Александр писал свои письма домой по-русски. Они, как и письма его друзей были переполнены любовью к России: "За двадцать лет большевизма русский народ не разучился петь и танцевать, и повсюду, куда не пойдёшь, слышны русские песни... Несмотря на бедность, народ тут чрезвычайно гостеприимный. Как только приходишь в гости, самовар и всё, что найдётся в доме, сразу же ставится на стол. Я часто захожу к священнику, ещё довольно бодрому старику. Кроме добра я здесь ничего не видел и не слышал".
30 октября 1942 был их последний день в России. На оставшиеся деньги они купили себе на память самовар. Алекс вёз домой в Германию ещё и балалайку, на которой он играл и пел русские песни весь обратный путь. В Мюнхене всё казалось ему теперь чужим и отвратительным. "Целыми днями я думаю о вас и о России, - писал он своим друзьям в Гжатск. - По ночам мне снитесь вы и Россия, потому что моя душа, моё сердце, мои мысли - всё осталось на Родине... Но пока я должен оставаться в Германии. Я смогу многое рассказать, когда мы увидимся вновь. Пока же ещё рано об этом говорить".
Начало борьбы
Возвратившись в Мюнхен, друзья решили вести ожесточённую борьбу с гитлеровским режимом. Время, проведённое в России, сплотило студентов, и в дело по распространению листовок был введён Вилли Граф. И хотя они продолжали посещать занятия в университете, их мысли и дела были полностью отданы подрывной деятельности. Они добывали через друзей и знакомых денег, необходимых на приобретение бумаги, налаживали связи с единомышленниками в других городах Германии.
Наступил 1943 год. 13 января Вилли Граф записывает в своём дневнике: "Мы начинаем действовать. Лёд тронулся!"
Друзья работали над своей пятой листовкой, которая должна была производить впечатление организованного движения Сопротивления Германии и иметь подзаголовок "Воззвание ко всем немцам!" И тираж её должен быть по-настоящему массовым - 6000 экземпляров.
На этот раз они даже решились показать проекты этой листовки профессору Хуберу. Тот, в свою очередь, отклонил вариант Александра, назвав его "прокоммунистическим", и одобрил вариант Ганса Шоля.
Первую партию листовок они развозили по городам, раскладывая их там по почтовым ящикам, выборочно. Александр взял на себя Зальцбург, Линц и Вену. Из Вены он отправил несколько пачек листовок во Франкфурт-на-Майне. Потом они рассылали листовки в письмах по различным адресам. Когда марки кончились, начали раскладывать листовки по парадным и дворам, телефонным будкам и магазинам.
Вскоре о листовках узнала полиция - многие получатели - от греха подальше - сами спешили их туда сдать. Полиция передала дело в Гестапо. Сперва никто не подозревал, что эти массовые "Воззвания" имеют связь с листовками "Белой розы", которые полгода назад - летом 1942 года, "блуждали" по Мюнхену. Всё было иным: и стиль, и тираж.
Началась слежка, которая поначалу никаких результатов не дала. 3-го февраля по радио было объявлено официально о поражение 6-ой армии генерала Паулюса под Сталинградом. В стране был объявлен четырёхдневный траур.
Создатели "Белой розы" не могли обойти эти события молчанием, и их ответ был по-мальчишески дерзким. В ночь на четвёртое февраля Александр и Ганс, вооружившись краской и кисточками, двинулись в центр города. Их путь лежал через Фран-Ёзеф-штрассе, через Университет к Виктуаленмаркт. Александр писал на стенах домов "Долой Гитлера!", "Гитлер - убийца!", Ганс следил, что бы их никто не увидел. Только когда начало светать, они повернули домой, но проходя вновь мимо университета, не могли не удержаться, чтобы не написать у главного входа слово "Свобода!"
Наутро весь город уже говорил об этих надписях. Это был уже открытый вызов и протест правящим властям. Тайная полиция вынуждена была принять вызов. Начались расследования, которые показали, что за всем этим скрывается организация "Белая роза", которая должна была находиться в Мюнхене, в его центральных районах. Полиция обратилась через газеты к населению за помощью, назначила большое вознаграждение.
Тем временем друзья работают над своей шестой листовкой. На этот раз автором выступил профессор Курт Хубер. После споров и принципиальных разногласий текст был утверждён всеми, и листовка пошла в ход. Вначале были использованы все имеющие в запасе конверты и марки, потом письма складывались по манере "полевой почты" и разбрасывались по почтовым ящикам, или просто пачками оставлялись в парадных домов. Несмотря на откровенную дерзость их операций, полиции никак не удавалось выйти на их след. Опьянённые от успеха, забыв об осторожности и опасности, студенты стали раскладывать листовки по аудиториям в университете.
18 февраля родителям Шолей сообщили, что полиция вышла на след Софии, помогавшей друзьям распространять листовки. Родителям, которые жили в Ульме, удалось предупредить детей.
Ганс и София поспешили вынести из дома чемодан, набитый последними сотнями листовок, и, не придумав ничего лучшего, решили их распространить в главном здании университета. Они торопились опустошить чемодан до окончания лекции. Им это почти удалось. Последнюю пачку София решила сбросить с верхнего этажа в пустой холл. Одна из них пролетела перед носом смотрителя порядка (хаусмайстера) Шмида. Он тут же бросился наверх, что бы схватить нарушителей. Навстречу ему попались с пустым чемоданом брат и сестра Шоли. Ни отпираться, ни убегать они не стали, приехавшая полиция увезла их в гестапо.
Через несколько часов после ареста Шолей, полиция уже знала имена всех главных участников "Белой розы". На следующий день был задержан Кристоф Пробст, жена которого только накануне родила их третьего ребёнка. 
Ещё через три дня, 22 февраля, состоялся суд, продолжавшийся не более двух часов. Приговор - смертная казнь, был приведён в тот же день в исполнение. Гансу исполнилось 24, Софии - 21, Христофору 23 года.
Александр, узнавший по пути на лекцию, о случившемся, пытался предупредить Вилли Графа, но уже было поздно - Вилли не явился на связь. Александр понимал, что ему необходимо срочно покинуть Мюнхен. Но, как, если его уже разыскивает гестапо? Тогда он вспомнил о своём приятеле из русского окружения Николае Гамазаспяне.
Николай был сыном петербургских армян, которые покинули Россию во время Гражданской войны, он был рождён на русском корабле, отправляющемся от берегов Крыма в Турцию, откуда его семья перебралась в Болгарию.
В его болгарском паспорте (гражданином Болгарии он является), так и стоит - место рождения: Россия, без всякого указания города, так как русский корабль, на котором он увидел впервые свет, считался русской территорией.
Так вот, за этим болгарским паспортом Александр и пришёл к другу. Тот, не раздумывая, дал ему его, за что впоследствии поплатиться допросами в гестапо и несколькими месяцами тюрьмы.
Но так как друзья заранее договорились, что Александр якобы сам взял у Николая, когда тот вышел за напитками на кухню, лежащий на комоде без присмотра паспорт, доказать, что Гамасаспян был сообщником Шмореля, гестапо так и не удалось.
Заменив в паспорте фотографию Николая Гамазаспяна на свою, Александр отправляется в находящийся недалеко от границы со Швейцарией, курортное местечко Эльмау.
Один раз его задерживает полиция, но, проверив документы, отпускает.
Что ещё произошло в Эльмау, местечке, в котором он не один раз отдыхал с родителями, выяснить до сегодняшнего дня так и не удалось. То ли он почувствовал, что его узнали, и ему было необходимо срочно скрыться, то ли стоявшие тогда сильные февральские морозы нарушили его планы перейти ночью через Альпы границу? Во всяком случае, Александр Шморель совершает поступок, который навсегда останется загадкой: он возвращается обратно в Мюнхен.
К этому времени выходит газета с его фотографией под рубрикой "Разыскивается преступник". За его голову назначают 1000 рейхсмарок вознаграждения.
Суд и казнь
В районе мюнхенских художников - Швабинге, недалеко от университета, его застаёт воздушная тревога. Он вынужден спуститься в ближайшее бомбоубежище. По одной версии, там он будет опознан одной из студенток и выдан полиции. По другой - подруга, к которой он явился за помощью, выдала его полиции. После войны она написала отцу Александра письмо с просьбой о прощении, объяснив свой поступок тем, что она, будучи беременной опасалась, в случае провала, допросов в гестапо.
Николай Гамазаспян рассказывает, что семья Шмореля пыталась устроить ему побег, подкупив одного из тюремных надзирателей. Гуго Шморель был готов продать свой дом, чтобы рассчитаться с надзирателем, согласившемся спасти его сына. Но Александр не принял такого плана. Он отказался жертвовать ради своей свободы судьбой не только своих близких, но даже чужого ему человека.
Суд над Александром Шморелем состоялся 19 апреля. На вопрос председателя суда Роланда Фрейслера, стрелял ли он в русских, будучи на восточном фронте, Александр ответил, что он не стрелял в русских, как не стрелял бы и в немцев.
Поздно вечером был оглашен приговор – смертная казнь.
1 мая 1943 Александр пишет родителям из тюрьмы:
"Если мне придется умереть, если прошение будет отклонено, знайте: я не боюсь смерти, нет! Поэтому не мучайте себя! Я знаю, что нас ожидает другая, более прекрасная жизнь, и мы еще обязательно встретимся….
Поймите, смерть не означает завершения жизни. Наоборот, это - рождение, переход к новой жизни, великолепной и вечной! Страшна не смерть. Страшно расставание. Лишь сейчас, когда нас разлучили, когда я потеряю вас всех, я осознал, как любил я вас.
Помните o встрече здесь, на земле, или там, в вечности. Господь направляет ход вещей на свое усмотрение, но на наше благо. Потому мы должны довериться ему и отдать себя в его руки, и тогда он никогда не оставит нас, поможет нам и утешит нас. "
2 июля 1943 г. с своем последнем письме адресованном сестре Наташе Александр пишет:
"Ты, наверное, удивишься, что я изо дня в день становлюсь все спокойнее, даже радостнее, что мое настроение здесь зачастую бывает намного лучше, чем раньше, когда я был на свободе! Откуда это? Я сейчас объясню. Все это ужасное "несчастье" было необходимо, чтобы направить меня на истинный путь, и потому это, собственно, совсем не "несчастье". Прежде всего, я счастлив и благодарю Господа за то, что он дал мне понять это знaмение Божие, и последовать в верном направлении.
Что я знaл прежде o вере, о настоящей искренней вере, об истине, о Боге? - Так мало!.. Все это несчастье было необходимо, чтобы открыть мне глаза. Нет, не только мне, всем нам, всем тем, кого коснулась чаша сия, в том числе и нашей семье. Надеюсь, вы тоже правильно поняли этот божественный знак".
За восемь недель до его 25-летия, 13 июля 1943, приговор - казнь через гильотину - был приведён в исполнение. Александр Шморель закончил свою земную жизнь.
В этот же день был казнён и профессор университета Курт Хубер, с которым Александр так часто спорил о роли и судьбе России.
Вилли Граф будет казнён 12 октября. Он был всего на год старше Шмореля.
Прощаясь со своим священником, Александр сказал: "Я выполнил свою миссию в этой жизни, и не представляю, чем мог бы ещё заняться в этом мире".
На другой день тело казнённого выдали семье, которая похоронила его по православному обряду на кладбище Ам Перлахер Форст.
Несколько лет спустя, у ног своего питомца, нашла покой его верная нянюшка.
Татьяна Лукина, президент Центра русской культуры в Мюнхене - МИР
***
Статья написана на основании архивов и воспоминаний семьи Шморель, воспоминаний Николая Гамазаспиан и исследовательских работ историка и переводчика Игоря Храмова, автора книги «Русская душа Белой розы».
Фотографии из архива семьи Шморель предоставленные братом Александра Шмореля, д-ром Эрихом Шморелем лично Татьяне Лукиной, президенту Центра русской культуры в Мюнхене - МИР.
Подписи к фотографиям:
- Икона Александра Мюнхенского (Шмореля)
- Александр Шморель (1939 г.)
- Эрих, Наташа, и Александр (справа) Шморель с няней Феодосией Лапшиной
- Александр Шморель (1939 г.)
- Семья Шморелей и семья Пастернаков на озере Тегерн. На переднем плане слева Александр, мальчик в матроске - сын Бориса Пастернака – Евгений. Восемь лет назад он выступал у нас в Мюнхене с воспоминаниями о своём отце. Присутствующий на вечере Эрих Шморель (второй справа) подарил ему на память эту историческую фотографию.
- Маленький Саша Шморель
- 4 февраля 2012, в день прославления Александра Мюнхенского русско-православной Зарубежной церковью, кладбище Ам Перлахер Форст, Мюнхен.
- Д-р Эрих Шморель и Татьяна Лукина, 2003, Зайдл-вилла, Мюнхен
***
