В день начала войны мой возраст был 13 лет и 9 месяцев. Я закончил шесть классов средней школы в подмосковном Перове. Память сохранила много событий того трагического и героического периода.
Многое я запомнил из того дня и многому давал в этот день оценку, так как на моё восприятие событий оказывал влияние мой умный, хорошо разбиравшийся в политических событиях отец Зильберберг Давид Моисеевич.
Я никогда не видел, чтобы он обедая, не читал советские газеты, которые тоже оказывали влияние на его мнение. Для их чтения он использовал каждую свободную минуту и из прочитанного делал выводы.
Отец полностью подтверждал мнение ТАСС (Телеграфное агентство Советского Союза), что Германия без объявления войны внезапно напала на Советский Союз, вероломно нарушив договор о ненападении или, как его стали называть позднее, «Пакт Молотова - Риббентропа».
Это же мнение я слышал ещё в сентябре 1941 года в школе. С этими иллюзиями я жил много десятилетий.
В этот день начала войны я вспомнил опять же сообщение ТАСС за несколько дней до начала войны: «Слухи о том, что СССР готовится к войне с Германией, являются ложными и провокационными... проводимые сейчас летние сборы запасных частей Красной армии и предстоящие маневры имеют своей целью ни что иное, как обучение запасных частей и проверку работы железнодорожного аппарата, проводимые, как известно, каждый раз, ввиду чего изображать эти мероприятия как враждебные Германии, по крайней мере, нелепо.»
И вспомнил я лица успокоенных и дезориентированных простых людей.
В этот день мы начали и быстро закончили дома наклеивать полоски бумаги на стёкла окон, чтобы сохранить их при ударах взрывной волны во время бомбёжек. Я сказал тогда: «У нас артель напрасный труд».
Отец укоризненно посмотрел на меня и ответил: «Враньё! Очередная пропагандистская ложь!» А меня одолевали сомнения: неужели отец знает лучше, чем Сталин в Кремле?
Когда я в тот день вышел на улицу, то увидел огромные толпы людей, долго не уходивших от мест установки уличных репродукторов. Мне показалось, что лица их были более одухотворёнными и радостными, чем прежде. Многие, видимо, поверили этому сообщению.
22 июня 1941 года я увидел мрачные толпы людей у тех же уличных репродукторов в день начала войны, когда по радио выступал Молотов. У военкомата я тоже увидел большое скопление людей, они пришли сюда добровольно. Мне они казались весёлыми и возбуждёнными, некоторые молодые женщины плакали.
К нам в этот день пришёл младший брат отца Николай Моисеевич и сказал, что пойдёт добровольцем на фронт. Он сказал, что надо защищать и нашу страну, и весь народ, но отметил, что фашистская армия Гитлера ведёт массовое поголовное уничтожение евреев, а на западной границе живёт его мать (моя бабушка) Хана и сестра Рахиль, которые в первый же день попадут в зону оккупации.
Позднее в декабре 1942 года Николай Моисеевич погибнет под Сталинградом, а его мать и сестра с мужем погибнут замурованными в подвале синагоги местечка Сатанов.
Из школьных занятий я знал, что война будет вестись только на территории противника, не допускалось и мысли о возможности ведения военных действий на территории СССР. В день начала войны я даже представить себе не мог о тяжёлых последствиях её и количестве жертв.
В этот день начала войны я вспомнил слова отца, осуждавшего Сталина за массовые репрессии командного состава армии, в предшествующие 1937-1938 гг. и позднее, имевшего опыт и знания для ведения современной войны.
И всё-таки в тот день я считал и верил, что несмотря на ошибки Сталина, под его руководством мы победим.
В этот день я повсюду слышал слова Сталина: «Противник будет бит по всему фронту». И слова Молотова, которыми он заключил по радио обращение Советского Правительства к народу: «Наше дело правое, враг будет разбит, победа будет за нами.»
И в конечном итоге эта вера привела меня в возрасте 17 лет добровольцем в Советскую армию.
В первый же день войны на нашем семейном огороде мы сами совместно со взрослыми вырыли в земле щели-убежища, в которые мы затем прятались во время осенних бомбёжек немецко-фашистскими самолётами.
Москва с первого дня начала ощетиниваться противотанковыми стальными ограждениями и надолбами, тысячи людей приступили рыть противотанковые рвы и окопы.
Пропаганда начала нагнетать истерию шпиономании: мы - школьники и в первую очередь комсомольцы в городе и пригородах искали шпионов, лица, говорившие не на русском языке и «подозрительные», задерживались и передавались в милицию.
Никаких данных об отступлении наших войск, тем более о их разгроме, о гигантских потерях убитыми и ранеными, о пленении не сообщалось. Это вызывало вопросы и тревогу у всех людей.
Отец, мать, да и мы трое детей, в возрасте от 10 до 14 лет, переживали за судьбу многочисленных родственников, живших в Польше и на западе Украины. Начало войны обострило это переживание.
Наша мать Роза Ильинична, в этот день особенно горько плакала, вновь переживая горькую участь трёх дочерей её сестры Лизы, которые были убиты ещё в 1939 году, во время бомбёжки (одной бомбой) в Польше при захвате части её немецкими войсками.
Так неоднозначно, с большими переживаниями, прошёл у нас день начала войны 22 июня 1941 года.
Соломон Зильберберг,
председатель Совета ветеранов и блокадников земли Гамбург
(Публикуется в авторской редакции)
