Михаил Ханин. "Мурка" и другие рассказы

 

МУРКА

 

Любимая Сонькина кошка Мурка сдохла внезапно. Она не мучалась, не болела, не проявляла признаков нездоровья. Однако вечером, когда жара спала, Мурка вышла на балкон, где всегда стоял ее песок, ткнулась в него пушистой белой мордочкой и упала.

 

– Похолодало,– зябко передернув плечами, сообщила Соня мужу.

– О чем ты говоришь?– не отрываясь от экрана телевизора, хмыкнул он,– в Питере днем так же, как сейчас в Ашкелоне. Не корчь из себя израильтянку.

– За десять лет мы все-таки перестроились, – неуверенно возразила жена, – ты же теперь не полезешь в море, если температура воды ниже двадцати семи градусов.

– Я от тебя куда угодно полезу,– рассердился Валерий,– дай, хоть спокойно посмотреть «Новости».

– Смотри! Кто тебе не дает? Можно подумать, что ты сможешь что-нибудь изменить. Тоже мне, политик нашелся.

Валерий, не оборачиваясь, пробурчал под нос что-то невразумительное, а Соня, сделав вид, что ничего не слышала и вышла на балкон.

– Валера-а-а! – Раздался ее истерический вопль. – Скорее! Ко мне! Я не могу!

В голосе Сони помимо истерических ноток слышались неподдельные, искренние слезы. Валерий схватил пистолет, который всегда был под руками, и выскочил на балкон. Соня стояла на коленях и громко рыдала.

– То ли молится, то ли сошла с ума,– с раздражением подумал он, но на всякий случай внимательно оглядел улицу. Не увидев ничего подозрительного, он шагнул к жене.

– Что случилось? – сердито спросил Валерий, продолжая внимательно следить за редкими прохожими.

– Мурка умерла, – сквозь всхлипы произнесла Соня, – видишь, пришла на песок и умерла.

– От напряжения, наверное, – хмуро предположил Валерий, засовывая пистолет за пояс.  – Ты так орала, что я, грешным делом, подумал, может, террорист в тебя целится.

– Нашел время для шуток,– рассердилась Соня,– что тебе ее ни капельки не жалко?

– Кошке тринадцать лет,– словно оправдываясь, начал объяснять Валерий,– у них год жизни равняется пяти человеческим. Так что ее возраст соответствует возрасту твоей мамы,– закончил он и, скорбно поджав губы, скосил глаза на жену.

– Причем тут моя мама?– Вскочила на ноги Соня, – она, слава Богу, еще жива и проживет назло тебе, дураку, сто двадцать лет!

– Она в сто двадцать лет не сможет доползти до песка, как Мурка, – меланхолически заметил Валерий, а, впрочем, мне это без разницы. Мне столько не прожить, поскольку жизнь с тобой, как у Мурки – год за пять.

Не дожидаясь очередной тирады жены, он вернулся к телевизору. Через несколько минут следом вошла Соня. Заплаканное лицо ее и вся фигура изображала всемирную скорбь. На вытянутых руках она держала Мурку, лапы, голова и хвост которой болтались, как у выпотрошенной чернобурки.

– Валера,– произнесла она елейным голосом, – что же делать, Валера?

– Ты еще спроси: "Как теперь будем жить?", – не отрываясь от экрана, добавил он,– я слышал, что когда умер Сталин, именно так и говорили.

– Сравнил тоже,– закричала Соня, – у тебя только одни хохмы на уме.

– Тихо, – внезапно остановил ее Валера,– почему ты кричишь? Ты что забыла, что в доме покойник?

Соня осеклась, испуганно зажала рот руками и замолчала.

– Так что же с ней делать? – растерянно спросила она.

– Положи ее к нам на постель, – меланхолично посоветовал муж.

– Куда? – опешила Соня.

– Между нами,– не отрываясь от телевизора, подтвердил Валерий, – это будет последняя ночь втроем. Наш молчаливый свидетель все наши тайны унесет с собой и никому ничего не разболтает даже за деньги.

– Ну, хватит, Валера, – взмолилась жена, – правда, что делать?

– Оставь ее на балконе и пойди помой руки. Завтра похороню.

– А ты знаешь как?– обрадовалась Соня.

– Позвоню раввину, закажу службу.

– Опять ты начинаешь,– заплакала Соня,– ну, что ты за человек! Такое горе! А ты!

– Тогда хорони сама и оставь меня в покое, – отмахнулся от нее муж.

– Нет, – испугалась Соня, – но, пожалуйста, сделай все, как надо.

– Ладно, – пообещал Валерий, – садись рядом. Давай, разделим горе вместе.

Она помыла руки, чинно села рядом с мужем, положила ему голову на плечо и тихонько заплакала.

– Ну, ладно тебе, – успокаивал ее Валера, – да Бог с ней, с кошкой. Купим другого котенка. Люди каждый день гибнут, ты не плачешь, а ты из-за какой-то кошки убиваешься. Похороним. Какие проблемы?

На следующий день, когда Соня ушла к подруге поделиться печальной новостью, Валерий позвонил своему другу Мише.

– Але, – услышал он знакомый хрипловатый голос, – вы будите говорить, наконец, или зачем вы звонили?

– Так ты же не даешь слова вставить, – заорал в трубку Валерий, – ты пулемет еще хуже, чем Соня. Может, ты все же заткнешься хоть на секунду?

– А, это ты, – узнав Валерия по голосу, пробурчал Миша, – тогда объясни, какого черта ты звонишь так рано?

– Одиннадцать уже, Миша, – возмутился Валера, – ты чего? С дуба рухнул?

– Утра или вечера? – невозмутимо уточнил Миша.

– Ты чего, друг? С перепоя что ли? – недовольным тоном пробурчал Валерий.

– А, что из трубки пахнет? Увянь, друг. Вчера был на похоронах. Чуток перебрал, пожалуй.

– Так ты теперь специалист, – обрадовался Валерий, – а я тебе, как раз, звоню по этому поводу.

– Что, теща? – осторожно поинтересовался Миша.

– Почему теща? – оторопел Валерий.

– Голос больно радостный,– хихикнул Миша.

– Да ну тебя в сапог. Типун тебе на язык. Хоть она такая же зараза, как Сонька, но пусть лучше живет. Мурка у нас нынче сдохла.

– Если так, то прими мое искреннее соболезнование, – съерничал Миша.

– Спасибо. Ты знаешь, как кошек хоронят?

– Бутылку поставишь, организуем.

– Уже стоит тебе на опохмел. Когда придешь?– Повеселел Валера, – похороним, да и поминки справим.

– Тогда уже еду,– радостно проскрипело в трубке,– буду минут через пятнадцать.

Через десять минут Миша позвонил и, войдя в квартиру, поцеловал мезузу, прикрепленную к косяку двери, зачем-то перекрестился и шумно выдохнул. Запах перегара метнулся к потолку и, медленно оседая, пополз по квартиире.

– Ну и выхлоп,– одобрительно произнес Валерий,– в самых лучших российских традициях.

Миша печально взглянул на друга и покачал головой.

– Не о том глаголешь, брат, – тяжело вздохнул он, – где наша покойница?

– На балконе. Где же ей еще быть?

– В холодильнике, – отмел сомнения Миша и направился к балкону. Кошка, вся облепленная мухами, муравьями и какими-то другими насекомыми, лежала на бетонном полу.

– Она уже начала разлагаться, – брезгливо скривив губы, сообщил Миша, – я же говорил, что ее надо было положить в холодильник.

– Там же продукты, – испугался Валерий, – у тебя совсем крыша поехала?

– Тогда, – скорбным голосом предложил Миша, – ее надо положить в полиэтиленовый мешок и закопать. Или у тебя есть другие предложения?

– Единогласно! – не раздумывая подтвердил Валерий, удивившись простоте решения.

– Тогда тащи пакет и не забудь прихватить бутылку, – тем же скорбным голосом скомандовал Миша. – Мы ее прямо на могиле помянем?

– Ты чего? Я же за рулем. У меня дома помянем, а здесь все равно ведь не будет покоя. Твоя ведьма прилетит на метле и испортит нам весь праздник.

– Что испортит?– обалдело спросил Валера.

– Поминки, – отмахнулся от него Миша, – ну, что ты к словам придираешься? Она же будет делать вид, что расстроена. Какая-никакая, но все же женщина. А нам с тобой это совершенно ни к чему. Или у тебя есть другие предложения.

– Единогласно, – твердо ответил Валерий, – сейчас едем на твоей машине, а обратно я доберусь на автобусе.

– Заметано! Тащи пакет.

Валерий вышел с балкона и вскоре вернулся с полиэтиленовым пакетом для мусора. Раскрыв его, он остановился перед Мишей и вопросительно посмотрел на него.

– Не фига ты не умеешь? – Пробурчал тот. Брезгливо поморщившись, он взял двумя пальцами кошку за хвост и разжал их над пакетом. Кошка плюхнулась на дно, а над пакетом закружился рой потревоженных мух.

– Тяжелая зараза, – удивился Валерий, – чуть ни выронил.

– Это на ней столько насекомых налипло, – авторитетно пояснил Миша, – похоронные речи будешь произносить на могиле. Ладно, поехали.

Валерий крепко завязал тесемки на пакете и направился к дверям.

– Ты чего это пакет на морской узел завязал? – удивился Миша. – Чтобы кошка не выскочила?

– Чтобы насекомые в машине не вылезли,– смущенно пояснил Валерий, – а то ведь замучают.

Подшучивая друг над другом, они быстро выехали из города и помчались по шоссе.

– Ну и жара, – пробурчал Миша, – как в Израиле.

– Чего ты кондиционер не купишь?

– На какие шиши? Ты случайно не знаешь?

– Не знаю, – вздохнул Валерий, – где мы ее хоронить-то будем?

– Не знаешь, где кошек хоронят? – Засмеялся Миша. – На обочине дороги их хоронят.

– Как это? – Удивился Валерий.

А вот так, – громко захохотал Миша. Он открыл окно, схватил пакет, сильно размахнулся. И кошка, описав широкую полу дугу, шмякнулась об камни, лежавшие вдоль обочины шоссе.

– Прими, Господи, рабу твою Мурку, – гнусавым голосом произнес Миша.

Валера, слегка растерявшийся от неожиданной выходки друга, сначала молча смотрел на него, а потом, не выдержав, истерически захохотал.

– Поехали на поминки, – повизгивая от хохота, выдавил он из себя, – а то душа уже горит.

Миша собрался сделать разворот, но в это время заверещал его мобильный телефон.

– Алло, – недовольным голосом произнёс Миша, – не молчите. Вы же слышите, что я вас слушаю.

– Миша,– раздался в телефонной трубке голос Сони, – где вас черти носят? Мой с тобой? Вы уже похоронили Мурку?

– Сонечка, – елейным голосом со скорбным завываниями прогундосил Миша, – мы нашли для нее достойное место, положили ее в ямку, завалили мелкими камнями, а сверху поставили большой, плоский камень. Знаешь, их продают по двадцать шекелей за штуку. И черным фломастером крупно написали: "Мурка. Спи спокойно, родная».

– На каком языке? – Подозрительно спросила Соня.

– На русском, – запинаясь, откликнулся Миша, – а ты бы хотела на иврите? Так ведь нас могут не понять.

– На русском, так на русском, – согласилась Соня, – чем это вы сейчас занимаетесь?

– На поминки едем,– пояснил Миша и хихикнул, – имеем право, Сонечка, - в его голосе послышались слезы, – может, к нам присоединишься? Было бы не плохо, если бы ты бутылочку прихватила.

– Да ну тебя, – отмахнулась от него Соня, – ты хоть помнишь, где вы ее, алкаши чертовы, похоронили? Я хочу навестить могилу.

Миша оглянулся на Валеру и сделал беспомощное лицо. – Она хочет навестить могилу, – прошипел он, зажав рукой трубку.

– Соня, – с глубоким вздохом сказал Валерий, забрав телефон у Миши, – это километров десять от города. Не у самой обочины, чтобы выхлопными газами не надышалась, а там, среди камней, где растут маслины. Красивое место, сам бы лежал. Может, и найдем по надписи, но шансов мало.

Он переглянулся с Мишей и оба захрипели, давясь смехом. Соня вызывающе молчала.

– Ну, что ты? – Отсмеявшись, продолжал взывать к ней Валера. – Я постараюсь отыскать, Сонечка. Она ведь почти, как член семьи. Правда, ведь, Соня?

– Вы что там, уже нажрались? – После внушительной паузы произнесла она. – А ну, мотай, домой. Там разберемся.

Миша, прислушиваясь к словам, отрывисто вылетавших из трубки, лихо сделал крутой разворот и уже ни он, ни Валерий не услышали визга тормозов огромного грузовика, врезавшегося в бок их машины.

- Але, але! - Истерически кричал голос из валявшейся на полу трубки. - Миша, Валерий, что у вас там случилось?

Но ей никто не ответил. 

***

Хамелеоны

Ирина с ненавистью смотрела на мужа. Он лежал в грязной одежде на тахте и так храпел, что хрустальная люстра, купленная ими еще во времена молодости, мелодично позванивала при каждом его выдохе.

-Что же делать? Что же делать?- несколько раз повторила Ирина,- неужели, этот кошмар никогда не кончится?

Она выключила утюг, сложила стопкой выглаженные детские вещи, оглянулась на храпевшего супруга, неожиданно для себя схватила утюг, сделала два шага к, невнятно бормотавшему, мужу и размахнулась. Он, не открывая глаз, вдруг громко и жалобно застонал. Ирина замерла, несколько секунд постояла с поднятым утюгом и, почувствовав ожег на запястье, вскрикнула от боли, уронила утюг на пол, подняла его, с раздражением швырнула на подставку, взяла белье и, вытирая рукавом халата слезы, вошла в комнату детей.

- Мамуля, не плачь,- посочувствовал ей тринадцатилетний Антон,- помажь руку вазелином. Смотри-ка, ты обожглась.

- Я знаю, Антошка,- заплакала Ирина,- на сердце у меня ожег. А это все пустяки. Что же делать-то, Антон? Что же делать? Ведь у меня уже больше нет сил и вас тащить, и с отцом возиться.

- Тогда, давай, уедем отсюда,- предложил ей средний сын Роберт. Он стоял босой в длинной ночной фланелевой рубашке, смотрел на мать огромными голубыми глазами и загадочно улыбался.

- Куда же мы поедем? - с тоской в голосе спросила она.

- А, помнишь, ты читала нам про волшебную страну,- напомнил ей Роберт, - давай, туда и уедем.

- Да, где же она? - рассмеялась Ирина, - если бы я только знала.

- Вот здесь,- уверенно ткнул малыш пальчиком в карту, висевшую на стене,- видишь, там лев нарисован, значит, там тепло.

- Это Швеция,- пояснила мать, - там такой же климат, как и нас. А, впрочем,- задумчиво пробормотала она, - идея хорошая.

Она поцеловала Роберта, взъерошила волосы Антону, поправила сбившееся одеяло в кроватке безмятежно спавшей дочери, и вышла из комнаты.

- Устами ребенка глаголет истина, - автоматически произнесла она избитую фразу и брезгливо скривилась, взглянув на заросшее рыжей щетиной, помятое после попойки, лицо мужа.

Выправив заграничные паспорта себе и детям, она продала несколько драгоценностей, вовремя спрятанных от супруга, и, купив однодневную путевку в Швецию, забрала с собой самое необходимое.

В день прилета она сразу же пошла с детьми в Иммиграционный комитет, просить вид на жительство. Отчаянье, написанное на ее лице и испуганные мордашки детей, цеплявшихся за мать, а так же душещипательная история о том, как власти преследовали ее и детей, неожиданно сыграли свою роль, и семья быстро получила разрешение и трехкомнатную квартиру.

- Это и есть волшебная страна? - спросил Роберт, с хозяйским видом расхаживая по комнатам, - здесь папа драться не будет?

-Ты же сам показал, где находится волшебная страна, - устало улыбнулась Ирина, - а от папы мы спрятались навсегда. Здесь он нас никогда не найдет.

Свободное владение английским языком позволило Ирине быстро познакомиться и подружиться с соседями. Они очень сочувствовали ей, отдавали ненужную им детскую одежду, мебель и посуду. Подсказывали, в какие организации ей нужно обращаться по различным вопросам. Жизнь потихоньку налаживалась. Антон пошел в школу, а младшие дети в детский сад.

Ирина вступила в Красный Крест и часто ездила с детьми на различные экскурсии, принимала участие в праздниках. Однажды, когда они праздновали Рождество, ее познакомили с молодой миловидной женщиной, сообщившей Ирине, что она знает обо всех ее трудностях, всем сердцем ей сочувствует и хочет помочь. Женщина сообщила, что ее зовут Марта, а ее мужа Томас. У них нет детей и, как она выразилась со слезами на глазах, некому отдать душу.

Ирина была очарована новыми знакомыми, и они очень быстро стали друзьями. Томасу и Марте особенно приглянулся Антон. У него была ярко выраженная нордическая внешность, он прекрасно играл на нескольких инструментах и уже свободно разбирался в устройстве автомашин. Супруги, с разрешения Ирины, стали приглашать Антона к себе в гости на выходные. Томас ездил с ним на хоккей, подарил ему коньки, шлем, клюшку и шайбу. Мальчик обожал Томаса, почитал его за отца, смотрел на него преданными глазами и готов был выполнить любое его поручение.

В одно из очередных посещений Марта с Томасом принесли детям много подарков, одежды и лакомств. Когда, обрадованная их приходом Ирина, вскипятила чайник и поставила на стол чашки с ароматным кофе, Марта, отпив глоток, задумчиво произнесла:

- Ты знаешь, Ирина, мы с Томасом решили тебе серьезно помочь.

- Да вы и так много для нас делаете, - воскликнула Ирина, - я прямо не знаю, как мне вас благодарить.

- У нас другие возможности, - скромно потупив глаза, произнес Томас, - а тебе обслужить и вырастить такую ораву совсем не просто.

- Своя ноша не тянет, - улыбнулась Ирина, - благодаря вам и соседям, дети вырастут, людьми станут.

- Так-то оно так,- поддержала ее Марта,- но мы хотим помочь тебе по-настоящему. Мы с мужем очень полюбили Антона. Если ты не возражаешь, то мы могли бы забирать его к себе на все выходные.

- Его же кормить, развлекать надо. Вам-то какая обуза, - попробовала слабо возразить Ирина,- я-то ничего не имею против, но неудобно как-то.

- Если ты подпишешь это письмо о том, что у тебя материальные проблемы и сложности с воспитанием, то органы опеки дадут разрешение на пребывание Антона по выходным у нас и даже немного заплатят нам за это.

- Хорошо, хорошо, - заторопилась Ирина, - конечно, я подпишу. Вы даже себе не представляете, как я вам благодарна.

Каждую пятницу, едва возвратившись из школы, Антон бросал ранец и, быстро переодевшись, убегал к Томасу.

- Ты бы хоть с утра в субботу уходил, - увещевала его мать, - а то неловко как-то.

- Томас сказал, чтобы я приходил в пятницу,- ответил мальчик,- мы с ним его машину ремонтируем. К тому же у них дом большой и красивый, да и еда вкуснее, чем у нас, - простодушно добавил он.

- Что правда, то правда, - вздохнула Ирина, - они богатые. У них другие возможности. Зато, здесь твоя семья. Здесь тебя все любят.

- Там меня тоже все любят, - пожал плечами Антон, застегивая на куртке молнию, - ну, ладно, мам, я пошел. Меня Томас ждет.

Томас с Мартой почти перестали навещать Ирину, а лишь время от времени звонили ей по телефону да присылали с Антоном гостинцы и подарки для детей. За несколько недель до окончания Антоном школы, Марта позвонила Ирине и сказала ей, что у Антона врожденные способности автомеханика и, если она не возражает, то Томас похлопочет о том, чтобы Антона приняли в специализированную гимназию, по окончании которой, он сразу же получит работу в знаменитой Скании.

- Ну, как я могу возражать, если перед мальчиком открываются такие возможности,- обрадовалась Ирина, - я, как говорится, двумя руками за.

- Мы купили новый дом, - добавила Марта,- он почти рядом с гимназией. Я предлагаю, чтобы ребенок не мотался туда-сюда, пусть всю неделю живет у нас, а в субботу и воскресенье у вас. Это тебе совсем развяжет руки, - вкрадчиво добавила она.

Ирине вовсе не понравилось это предложение. Сын и так старался бывать у Томаса не только по выходным. Однако она понимала, что Томас оказывает на ее сына хорошее влияние, да и вообще плохо, когда пацан растет без отца.

«Томас с Мартой такие приличные люди. Не собираются же они окончательно переманить к себе Антона», - пронеслось у нее в голове, но она все-таки неуверенно возразила:

- Знаешь, Марта, а может, не стоит? Он уже большой парень. Совсем взрослый. Что же Антон до гимназии из дома сам не доберется?

- Я тебя не понимаю, Ирина, - с нескрываемым раздражением в голосе произнесла подруга,- мы с Томасом враги, что ли, твоему Антону? Мне кажется, что мы не так уж и мало для него сделали. Я думаю, что не каждая мать так старается для своего ребенка. Но, если ты возражаешь, то обсуждать нечего. Однако ты спроси у Антона, как ему удобнее. Пусть сам решит. Он уже большой парень.

- Хорошо, - с тяжелым сердцем согласилась Ирина,- как он скажет, так и поступим.

- Тебе виднее,- повеселела Марта, - позвони, завтра.

После ужина, когда Антон начал собираться к Томасу, Ирина подошла к нему, положила руки на плечи и заглянула в глаза.

-Подожди, Антон,- ласково произнесла она,- мне с тобой поговорить надо.

Сын нетерпеливо взглянул на часы, и она сразу же отметила, что у него появились часы престижной фирмы.

- Я раньше не видела у тебя этих часов, - недовольным тоном произнесла она, - это, наверное, подарок.

- Конечно. Марта и Томас подарили мне их по случаю поступления в гимназию,- с вызовом произнес он, - ты же не в состоянии покупать такие дорогие подарки.

"У парня такое событие, - в смятении подумала она, - а я ему совсем ничего не подарила. Совсем замоталась".

- Да, они очень о тебе заботятся, - подтвердила она слова сына,- они прекрасные люди, и я им очень за тебя благодарна. Кстати, Марта предлагает, чтобы ты всю неделю жил у них, а у нас только по выходным. Что ты думаешь по этому поводу?

- Я думаю, что Марта, как всегда, права. Зачем мне целую неделю мотаться взад-вперед, когда наш дом находится рядом с гимназией.

Ей больно резануло слух, когда Антон произнес слова «наш дом», но она промолчала.

- Мама. Марта просила, чтобы ты написала, что не возражаешь. Тогда органы опеки будут им выплачивать деньги на мое содержание. Не обязаны же они кормить меня бесплатно, - забрюзжал он с интонациями Марты

Ирина внимательно посмотрела в лицо сыну, и тот с виноватым видом опустил глаза.

- Что они нам обязаны? Что ли? - чуть слышно пробурчал он, не поднимая головы.

- Я же с тобой не спорю, - мягко произнесла мать, - не понимаю, почему ты так нервничаешь. Хочешь жить там? Пожалуйста. Никто не возражает. Только не забывай, что здесь у тебя мать, брат и сестра.

Он ничего ей не ответил и только выжидательное на нее посмотрел. Ирина вышла из прихожей, села за стол, взяла лист бумаги и написала заявление, подобное тому, какое она уже однажды дала Марте. Когда она вернулась в прихожую, Антон уже оделся и дожидался ее возвращения, с нетерпением поглядывая на часы.

Он взял заявление, быстро пробежал по нему глазами, аккуратно сложил вчетверо, положил во внутренний карман куртки, небрежно чмокнул мать в щеку и, не сказав ни слова, вышел из квартиры, тихонько притворив за собой дверь.

- Господи! Совсем, как чужой стал. Словно навсегда уходит, - всполошилась Ирина, - ведь, наверняка, с чужого голоса поет. Как бы мне его совсем не потерять!

Она выскочила на балкон, чтобы крикнуть ему вслед что-нибудь приятное, но в это время к парадному подъехал шикарный черный автомобиль. Антон, не оборачиваясь, влез в салон, и его серая куртка исчезла за зашторенными окнами машины. В течение нескольких месяцев после того, как Ирина написала заявление, Антон регулярно приезжал домой на выходные, но она чувствовала сердцем, что ему в этом доме было не уютно. Он раздражался на младшего брата из-за того, что они не могли поделить между собой компьютер.

- Я бываю у вас всего-то два раза в неделю, - со злостью кричал он Роберту, - ты же можешь играть на нем, сколько влезет. Да и не компьютер это вовсе, а давно устаревший электронный хлам. Знаешь, какой у меня стоит дома? - с чувством превосходства спрашивал он, - самой последней модели.

- К сожалению, у нас пока нет таких денег, - попыталась урезонить сына Ирина, - вот подрастете, станете зарабатывать, тогда и у нас будет все.

- А, почему я должен ждать? - подражая голосу Томаса, выкрикнул Антон, - я и так уже все имею. Посмотри, как вы бедно живете. Когда я прихожу к вам, я должен делить комнату с Робертом. Не думаю, чтобы это его очень радовало. У меня такое ощущение, что я вообще здесь лишний. Я даже стараюсь поменьше кушать, чтобы не объедать вас.

- Что ты такое говоришь, Антон? - ужаснулась Ирина, - здесь твой дом, а не там! Да после таких слов я просто запрещу тебе ходить к Томасу с Мартой. Не сомневаюсь, что это они тебя так обработали. Одумайся, Антон, пока не поздно. Что с тобой происходит?

- Не смей так о них говорить! - с нескрываемым ожесточением закричал Антон, поднимаясь из компьютерного кресла. Не глядя на мать, он пошел в прихожую и начал надевать куртку.

- Куда же ты? - всполошилась Ирина. - Ты же должен быть у нас до завтрашнего дня.

- Никому я ничего не должен, - отмахнулся от нее сын, - у меня дела. До свидания.

В следующую субботу Антон не пришел. Встревоженная мать позвонила Марте и спросила, что случилось.

- Ничего не случилось, - спокойно ответила Марта, - мужики уехали на хоккей.

- Но в выходные Антон должен быть у меня, - возразила Ирина.

- Хорошо,- насмешливо ответила Марта, - я дам распоряжение, чтобы впредь хоккей был бы только по будням.

- А я думаю, что вы специально делаете так, чтобы отвадить моего сына от семьи, - выкрикнула наболевшее Ирина.

- Никто его силком не держит, - холодно возразила Марта, - он уже достаточно взрослый человек, чтобы самому понять, где ему лучше.

Ирина хотела потребовать от нее объяснений, но Марта уже повесила трубку, и в ней раздались гудки отбоя. После этого разговора Антон перестал появляться дома. Рассерженная мать по несколько раз в день звонила Марте, но та, увидев на определителе ее номер, не поднимала трубку. Тогда Ирина позвонила с телефона приятельницы. Ей показалось, что трубку поднял Антон, голос которого все больше походил на голос Томаса, но едва она произнесла первые слова, как телефон на другом конце города немедленно отключили. Ирина всхлипнула и прикусила губу, не зная, что ей предпринять.

На следующий день она помчалась в гимназию. Ирина хотела встретиться с классным руководителем для того, чтобы обсудить с нею сложившееся положение. Ее попросили подождать в вестибюле. Вскоре к ней вышла высокая, худощавая женщина с бледным, как у мертвеца, лицом. Ярко-красные, сжатые гузкой губы, оттененные неестественной белизной лица, напоминали красный крест.

- Какая же она неприятная, - с тоской и внутренним страхом подумала Ирина, но женщина ей вежливо улыбнулась и протянула руку.

- Здравствуй. Меня зовут Кайса. Я классный руководитель Антона. Он прекрасный мальчик, и учится лучше всех.

- Спасибо, - искренне обрадовалась Ирина, - я хочу увидеть сына и поговорить с ним.

- Это исключено, - голосом, не допускающим возражений, отрезала Кайса.

- Почему?- удивилась Ирина, - никто не лишал меня материнства. Это мой ребенок, и я очень люблю его.

Она вдруг почувствовала в последних словах ненужную патетику и немного смутилась. Женщина, внимательно следившая за каждым ее движением, тоже почувствовала это и голосом механического робота известила:

- Я очень тебе сочувствую, дорогая, но ничем помочь не могу. Есть решение суда, по которому у тебя отобрали сына, потому что ты его плохо воспитывала.

- Как же плохо? - захлебываясь слезами, закричала Ирина, - ты же сама только что хвалила его. А еще двое детей? Что же их у меня не отобрали, если я такая плохая мать? Или я Антона воспитала плохо, а остальных хорошо? Теперь-то я все поняла. Эти хамелеоны: Томас с Мартой, притворились друзьями, чтобы отобрать у меня сына. Сами-то родить не могли. На готовенькое прискакали! Хамелеоны проклятые!

Непроницаемое лицо женщины пошло красными пятнами. Ее глаза презрительно сузились, она разлепила две параллельных кровавых полоски губ и зашипела срывающимся голосом:

- Я не позволю оскорблять хороших людей. Они спасли тебя. Ты сама отказалась от сына, а люди приняли его в свою семью. У них есть твое письмо. Немедленно, уходи, отсюда и больше никогда здесь не появляйся. Иначе я вызову полицию, и можешь быть уверена, что тебе не поздоровится!

Закрыв лицо руками и плача навзрыд, Ирина направилась к выходу. В последний момент ей показалось, что в глазах Кайсы промелькнуло сочувствие. Ирина обернулась, и их взгляды встретились. На лице женщины вновь появилась гримаса безразличия и непреклонного желания выполнить свой долг.

- Может быть, тебе дать воды? - услышала она спокойный голос Кайсы, - я скажу, тебе принесут.

- Хамелеоны, хамелеоны, - словно, выпуская из себя пузыри, бормотала Ирина, выходя на улицу, - вы меня еще узнаете! Вы у меня еще попляшете! Я на вас найду управу!

Однако ее угрозы оказались всего лишь пустыми словами. В какую бы организацию она ни приходила, с кем бы она ни разговаривала, ее везде встречали фальшивой вежливой улыбкой, с сочувствием кивали головами, иногда обещали помочь. Но, если Ирина была слишком настойчива, то выражение чиновничьих лиц менялось на глазах. Они становились холодными и отстраненными, показывая всем своим непреступным видом, что обсуждать больше нечего.

- Не люди, а хамелеоны какие-то, - не переставала выходить из себя Ирина, - мерзкие хамелеоны! Чтобы вы все сдохли, проклятые.

Четыре бесконечно длинных года ходила Ирина по различным инстанциям, пытаясь возвратить себе сына. Но самое ужасное было в том, что Антон сам избегал ее. Видимо, Томас с Мартой смогли убедить мальчика, что мать от него отказалась. Она несколько раз подходила к гимназии, но каждый раз, заметив ее около ограды, он немедленно возвращался в здание и дожидался там, пока она уйдет.

Когда Антону исполнилось восемнадцать лет, ему предоставили квартиру, а Ирина, выследив сына, стала приходить к его дому и вешать на дверную ручку его любимые лакомства. Однако Антон никогда не благодарил ее за подарки и сразу же отключал телефон, услышав ее голос.

В канун Нового года Ирина напекла пирожков с черничным вареньем, уложила их в картонную коробку, написала поздравительную открытку, поставила, еще неостывший подарок, в красивую полиэтиленовую сумку и поехала к Антону. Она с замиранием сердца нажала на кнопку звонка, но двери никто не открыл. Ирина прикрепила сумку к дверной ручке и, понурив голову, стала спускаться вниз.

Внезапно входная дверь парадного распахнулась, и она увидела на площадке Антона. Вздрогнув от неожиданности, он на секунду замер, а затем, резко развернувшись, выскочил из парадного и быстро зашагал по дорожке в сторону парка.

- Антон! Сынок !- в отчаянье, прижав руки к груди, закричала она, - остановись, родимый! За что ты меня так ненавидишь? Что я тебе плохого сделала?

Она бросилась следом за ним, но, поскользнувшись, упала и разодрала в кровь ладони.

- Антон, - застонала Ирина, стоя на коленях и протягивая к нему окровавленные руки, - помоги же, мне встать, сынок. Я же мать тебе.

Продолжая быстро идти, он оглянулся на ее голос и, увидев мать с протянутыми к нему окровавленными ладонями, Антон в недоумении остановился, мгновение с удивлением смотрел на нее и вдруг, словно прозрев, с криком «Мама! Мамочка родная!» бросился к Ирине, легко поднял ее на руки и понес домой. Она нежно обняла сына за шею и прижалась. На воротнике его белоснежной куртки сразу же отпечатались кровавые пятна от ее рук.

- Боже! Что я натворила? - ужаснулась Ирина, размазывая по лицу кровь и слезы,- ты не беспокойся, сынок. Я сейчас застираю, - всхлипывала она, не веря своему счастью.

- Да ладно, мама,- едва сдерживая слезы, бормотал Антон. Опустив мать на мраморный пол у дверей своей квартиры, он с улыбкой снял ее подарок с дверной ручки. - Ой, пакет-то еще теплый, - радостно сообщил он.

- Это пирожки, сынок, твои любимые с черникой, - чуть слышно прошептала Ирина, захлебываясь слезами от нахлынувших на нее чувств. - Я сегодня будто заново родила тебя, - дрожащим голосом добавила она, впервые переступая порог его квартиры.

© Михаил Ханин

Публикуется с разрешения автора