Бессмертный полк. Виктор Илюшин: "Я вернусь к вам с миром…"
"С того дня, о котором я хочу рассказать, прошло уже несколько лет, но я запомнила его навсегда."
В детстве я не раз слышала рассказ о том, что отец моих двоюродных братьев и сестер Виктор Илюшин был в немецком плену и местные немцы помогли ему там выжить.
Это не очень-то вязалось с нашим «экранно-литературном представлении» о немцах, но не верить взрослым мы не могли. И вот по прошествии многих лет ко мне в Мюнхен приезжает из Москвы моя двоюродная сестра Тамара Илюшина, дочь того самого Виктора Илюшина.
Незадолго до этого она получила из военного архива документы, подтверждающие, что ее отец время войны попал в плен и был отправлен а Дахау. Только благодаря молодости и отменному здоровью его не расстреляли, а направили на работу на угольные рудники Розенхайма. Война из «блиц криг» превращалась в длительную операцию, и Германия испытывала дефицит в рабочей силе. После Розенхайма Виктора перевели на бумажную фабрику в Мисбах
Решение увидеть места, где Виктор провел самый трудный период своей жизни, и, если повезет, встретиться с очевидцами тех событий было спонтанным и почти авантюрным. И все, что произошло с нами за несколько часов пребывания в небольшом, старинном баварском городке, было невероятным, если не сказать - мистическим.
Приехав в Мисбах, мы решили сразу пойти в ратушу. На пороге ратуши мы познакомились с человеком по имени Петер, который представился другом бургомистра, и пообещал нам устроить с ним встречу. Но так как глава города где-то задерживался, наш новый знакомый, который оказался учителем танцев, пригласил нас выпить по чашке кофе, благо, что кофейня была напротив ратуши.
Пока хозяин кофейни готовил нам капучино, Петер поделился с ним, что вот, мол, приехали люди из Москвы, хотят разыскать кого-то, кто знал русского военнопленного по имени Виктор. «Странно, - сказал хозяин кофейни, «насколько я знаю, в Мисбахе были в основном французские военнопленные. А впрочем…» - и тут он, вдруг, оживился, и рассказал, что его тесть подарил во время войны какому-то русскому пленному ботинки 46-го размера.
«Это мой папа!» - воскликнула Тамара и достала из сумочки выписку из архива, где черным по белому стояло, что такого-то числа Илюшину была выдана обувь 46-ого размера. «До этого дня отец оборачивал ноги во что придется, то вязал лапти, то оборачивал бумагой и тряпками - шепнула мне сестра по-русски. «Сапоги с него сняли, когда думали расстрелять».
Бургомистр нас принял дружелюбно, но ничем не обрадовал, сказав, что никаких архивных документов времен войны о пребывании в городе русских военнопленных у них нет, так как все было передано советским властям. «Но может вам сможет чем-то помочь старый бургомистр», посоветовал он нам на прощание.
Мы решили, что к старому бургомистру, в его частный дом, пойдет Петер один. Через несколько минут он вышел к нам с номером телефона некой Анны, отец которой работал управляющим на той самой картонажной фабрике, где трудился Виктор. Анна же, будучи тогда 18-летней девушкой, помогала своей матери, торгуя в ларьке, где военнопленные могли купить табак и прочую мелочь.
К сожалению, фрау Анна наотрез отказалась с нами встретиться, но Петер убедил ее подумать, не припомнит ли она кого-нибудь, кто мог бы знать Виктора, и он продиктовал ей номер моего мобильного телефона.
«Отец обладал редкой красотой, голливудской внешностью» - убеждала себя и нас Тамара, «он был высоким, около 2-ух метров ростом! Он не мог не запомниться!».
Не теряя надежды, мы отправились в редакцию городской газеты с просьбой написать о Викторе заметку и поместить его фотографию, может кто-то на публикацию и откликнется. После редакции, уже вечерело, мы зашли в ближайший ресторан, чтобы поужинать и передохнуть перед обратной дорогой в Мюнхен.
И тут на моем мобильнике раздался звонок: «Вы ищете тех, кто знал Виктора? - приятный женский голос слышался в трубке. - Мы его помним. У нас даже хранится его письмо. Приезжайте, вот наш адрес…»
Уже было совсем темно, когда мы отправились к Майерам - так звали семью, которая хранила столько лет память о Викторе. Жили они далеко от центра города, у самого подножья Альп. Подъезжая к указанному адресу, мы заметили пожилого человека, махающего нам. Им оказался господин Майер, который повел нас к себе в дом, где на пороге нас встречала его супруга.
«Это я вам звонила» - сказала она просто и пригласила нас в просторную, устеленную белыми коврами, гостиную. Мы представились, и тогда она протянула нам пожелтевшее, полуистлевшее от времени письмо, написанное красными чернилами.
Дрожащими от волнения руками моя сестра взяла его и вскрикнула, увидев подпись: «Виктор Илюшин». Тут все и началось! Тамара, упав головой на грудь фрау Майер, зарыдала, ведь благодаря ей, её мужу и его родителям, Розе и Иозефу, отец Тамары пережил плен и вернулся домой в Москву.
Фрау Майер пыталась успокоить мою сестру, а потом и сама расплакалась. Я, конечно, тоже подхватила их. И не только я, но и господин Майер и даже наш случайный, но верный попутчик Петер.
Напряжение всего дня дало о себе знать. Плакали, растроганные от увиденного, услышанного, от реально пережитых нами событий тех далеких дней. Успокоившись, мы стали расспрашивать Майеров, почему они более полувека хранили это письмо? И знают ли они, что там написано?
«Нет, не знаем, - ответил господин Майер, - а хранили потому, что Виктор, прощаясь с нами, сказал, что он обязательно вернется, когда наступит мирное время».
«Вот мы его и ждали, - продолжила фрау Майер. - Мне до сих пор кажется, что это было все вчера.
Мой свекор был бригадиром на той самой бумажной фабрике, где работал Виктор. Ваш отец был очень сильным и волевым человеком, – обратилась она к заплаканной Тамаре. - Он помогал слабым, говорил в глаза то, что думал, так что моему свекру не раз приходилось спасать его от неприятностей. А как сложилась его жизнь после войны? Мы ничего о нем целую вечность не слышали, а вспоминали часто».
Мы рассказали своим новым знакомым, что после освобождения из плена Виктор был передан войсками союзников советскому командованию. Еще до октября 1945 года работал в Германии по демонтажу оборудования и отправке его в СССР. Осенью 1945 года он возвратился в Москву, в дом, из которого ушел 19-летним парнем, и где его ждали, несмотря на известие о «без вести пропавшем», пришедшее в июле 1941 года. К двум сыновьям, по которым он всю войну тосковал, его жена Ариша подарила ему вскоре еще двух дочерей. Виктор рано ушел из жизни, болезнь унесла его в 54 года, но до самого конца он оставался красивым и сильным человеком.
Возвратившись поздно ночью из Мисбаха в Мюнхен, мы до утра не могли прийти в себя от волнения, возбуждённо перебирая подетально события прошедшего дня и перечитывая в который раз строки письма Виктора, в котором он обращался с просьбой к союзникам-американцам, вошедшим в Баварию, не преследовать членов этой семьи, так как она много сделала для военнопленных, облегчая им их горькую участь.
Майеры не понимали по-русски, но предполагали, что в письме стоит что-то важное. Поэтому, когда в их город вошли американцы, и началась охота за приверженцами фашистского режима, они предъявили это письмо новой власти и их не тронули, сказав: «Вы – не наци!»
Наверное, для большей убедительности, или на тот случай, если в Баварию вошла бы Красная армия, Виктор написал в конце письма, что Майеры верят и ждут мировую революцию. Я думаю, что нам повезло, что Майерам никто не перевел этих строчек, кто знает, хранили бы они так долго это письмо.
Через несколько дней нам позвонили из редакции газеты Мисбаха: «На нашу публикацию откликнулось несколько человек! Приезжайте!»
И мы снова отправились по следам Виктора, который сумел оставить в душах мисбаховцев неизгладимый образ русского богатыря, который даже в самых трудных жизненных условиях сумел остаться для всех примером мужества и несгибаемости.
Татьяна Лукина, Мюнхен
